на Главную страницу

КОМАНДИРЫ

КОНТАКТЫ

КОРАБЛИ

История_Соловецкой_Школы_ЮНГОВ

Другие Школы и ЮНГИ




Евтеев Валентин Яковлевич




Евтеев Валентин Яковлевич , военная молодость





из сборника "Соловецкие юнги":

вспоминает Валентин Яковлевич Евтеев :



родился в 1928 году в Саратовской области в крестьянской семье:

отец Яков Иванович, деревенский кузнец, мать Дарья Яковлевна и нас ,трое сыновей — Николай, Анатолий и я.
Зимой 1930 года наша семья в числе других таких же семей была раскулачена и выслана в Архангельскую область.
Эшелон с плачущими от отчаяния женщинами и детьми увозили с домашним скарбом прямо на снег посреди тайги.

Мужчины соорудили большие шалаши из елей, укрыли лапником.
В них несчастные люди первое время обитали, Пока не были построены семь основательных длинных бараков.
Назвали это пристанище поселком Ваймуга — по одноименному названию мелководной быстрой речки, что в 12 км от узловой железнодорожной станции Обозерская и в 80 км от
г. Плесецк. Позднее в селке были образованы колхоз и лесопункт, где подросшие братья валили лес, а отец кузнечил.
Между тем наступил 1937 год.
Надзирающим комендантом за всеми нами в поселке человек с одиозной фамилией Забирякин.
Он — то и арестовал почти всех наших мужиков, в том числе и нашего отца, и отвез их в район, а суд (тройка НКВД) осудила на 10 лагерей без права переписки (ст. 58 — 10 УК).
В 1939 году отец умер в колонии на строительстве железной дороги севернее Архангельска.
1941 год, война. Братья ушли на фронт. Старший — Николай — через 2 — 3 месяца погиб под Ельней.
Анатолий, позднее тяжело раненный, направлен в госпиталь в Москву, где окончании лечения был комиссован и оставлен работать на производстве в столице.
На фронте он стал членом партии. Умер в 1988 году.
Остались мы с больной матерью, без средств к существованию, разутые и раздетые, постоянно холодные и голодные.
От голода мать и умерла зимой 1943 года, а я жил под присмотром моего дяди, также сосланного.
К этому времени я окончил 4 класса начальной поселковой и 5 класс Обозерской средней школы.
А коротким северным летом мы, поселковые мальчишки, работали в колхозе — пасли скот, заготавливали березовые веники на зиму козам и овцам.
Однажды летом председатель колхоза за неимением взрослых послал меня отвезти кое — какие продукты косарям за 12 км в тайгу, где размещался их стан.
Запрягли лошадь в волокуши. Взобравшись на лошадь, упершись ногами в оглобли, я пустился в неизведанный мною путь по просеке, проложенной строго с севера на юг в тайге, которая, по словам председателя,приведет меня прямо к стану косарей.
Где-то на полпути дорога пролегала через болото.
Лошадь моя прошла уже середину болота, как вдруг оступилась, сошла с проторенной дороги и, тревожно всхрапнув, ушла по самые ноздри в густую торфяную жижу.
Я тоже оказался по шею в этой жиже. Придя в себя, принялся за дело. На ощупь отпустил чересседельник, развязал супонь хомута, снял дугу, с трудом вывел лошадь под узды на твердь.
Так, весь в коричневой торфяной жиже, кое — как взобравшись на лошадь, я добрался до стана косарей, которые затем вызволили волокуши с продуктами из болота.
Много лет спустя, когда моему сыну было столько же лет, как мне в ту пору в глухой тайге, он на мои внушения по поводу его лености, легкого отношения к жизни, с ехидцей парировал:

«Ну, папа, сейчас ты расскажешь мне, как тонул с лошадью в болоте»...
1943 год. В 6 класс я не пошел, а поступил в школу ФЗО, она находилась в 18 км от нашего поселка. Здесь меня приняли в комсомол. ФЗО я окончил весной 1944 года по 4-му разряду слесаря — инструментальщика и был направлен работать в Роспотребсоюз Архангельска.
В Архангельске узнал, что Ломоносовский райком комсомола проводит набор мальчишек в Школу юнг.
Я подал заявление, прошел медкомиссию и был направлен во флотский полуэкипаж на острове Соломбала.
Ко дню отправки в Школу юнг таких новобранцев —оборванцев набралась не одна сотня из многих городов и весей, и у каждого была своя судьба, своя жизнь и свои причины, побудившие податься на край света.
Во главе угла, надо полагать, был мальчишеский романтизм — героизм, навеянный героической историей русского флота, боевыми традициями и подвигами русских моряков, желанием самим быть причастными к боевым делам.
Много было среди нас и тех, кто остался сиротой, кто беспризорничал, голодал. Были и такие, за кем уже приходила милиция, чтобы «определить» куда следует за «темные» дела.
И вот теперь вся эта разношерстная шумная братия с нетерпением ожидала часа, когда поведут в баню на санобработку и переоденут в матросскую форму.
А вокруг деревянного забора шла своя жизнь.
Многочисленные местные женщины охрипли от призывов:

«А кому горячие пирожки с картошкой? Кому пирожки...»
Мальчишки, не имея, разумеется, денег, есть — то хотят всегда, поэтому меняют на пирожки свои сапоги, ботинки , телогрейки, пиджаки.
Словом, снимают с себя все, оставляя то необходимое, в чем можно дойти по деревянным мостовым до бани.
Я тоже обменял свои не по размеру большие сапоги на четыре пирожка с картошкой и без проблем дошел в рваных носках до бани.

А какой шум и гам стоял в бане и возле нее, когда вымытые, одетые в однообразные ' мешковатые из белой парусины матросские робы, мы, удивленно тыкая друг друга паль цами, не узнавали в преображенных братишках прежних пацанов.
Лет сорок я хранил в своем архиве маленький, серого цвета квиточек «Санобработку прошел» — память о тех ДНЯХ.

Ночью нашу команду построил командир —--- плотный, коренастый капитан — лейтенант с морским кортиком и орденом Ленина на кителе, погрузил нас на пароход «Ро- шаль», и мы пошли.
Именно пошли, а не поехали, ведь мы же теперь «настоящие мореманы», хотя и салаги еще.

Через несколько часов хода на горизонте увидели землю. И земля эта оказалась Заяцкими островами или, в обиходе, Соловками. «Соловки, Соловки- чудная планета:

12 месяцев зима, остальное — лето!»
Не буду описывать всех красот и прелестей природы Соловков — они общеизвестны.
Здесь, в монастыре, нас разделили по ротам и сменам в зависимости от будущей морской специальности .
Я оказался в 50 — й смене 5 — й роты мотористов торпедных катеров. Таким образом, часть прибывших юнг, в том числе и наша рота, отправились к месту постоянной дисло кации пешком в поселок Савватьево.
Разместились мы по две смены — всего 50 человек- в одной огромной землянке. Вдоль бревенчатых стен устроены трехъярусные нары- Коробки с набитыми сеном матрацами и такими же подушками.
У дальней передней стены сооружена кирпичная печка, бессильная в зимнюю стужу поддерживать сколько- нибудь нормальную температуру в землянке.
По вечерам юнги облепляли ее своими спинами, пытаясь хоть немного согреться, уступая затем очередь другим.

Вдоль пере дней стены оборудована так называемая «девятка» — трехъярусные нары по три места в каждой.
Место мне досталось на самой верхней наре, у небольшого, длинного, на уров не земли окна, щели которого приходилось затыкать мылом, чтобы ночью не примерза- ли кальсоны к стеклу — было такое...

Командиром нашей смены был старшина второй статьи Рыбкин, добрейшей души человек, уже повоевавший и после ранения назначенный на эту должность.
В условиях наступившей зимы, а там она приходит рано и длится долго, началась строевая и служебная подготовка, обучение азам морского дела.
В стоявших колом на морозе паруси новых робах, яловых ботинках и коротких морских шинелях, с винтовкой, которая была выше нас, мы отрабатывали строевой шаг и равнение, маршируя по единственной засне женной дороге Савватьева.

А потом была торжественно принята военная присяга.
К весне надели бескозырки, на которых вместо обычных лент с якорями были ленты с бантиками на боку.
На ленте — надпись золотом «Школа юнгов ВМФ».
Все основное время посвящалось учебе по специальности. Я с жадностью поглощал все, чему нас учили, добросовестно выполнял требования воспитателей и преподавателей.
А дисциплину никогда не нарушал, к распорядку Школы привык быстро и легко.
Школу окончил по первому (высшему) разряду с отличием, и мне было предоставлено право выбора флота.
Сами понимаете, столько лет промерзнув на севере до самых костей, я выбрал Черноморский.
Хотя, если бы война еще продолжалась, я, наверное, выбрал бы Северный флот, так как там было гораздо больше «работы» для катерников.
Но... мы «опоздали», война закончилась.
1 октября 1945 года собранная по специальностям команда юнг Черноморского флота в теплушках отправилась в Севастополь и только 24 октября туда прибыла.
Жуткая картина предстала нашим глазам — так он был разрушен. Только здание Флотского экипажа уцелело (или оно уже было восстановлено?).
В числе других юнг я был направлен в Первую севастопольскую ордена Нахимова 1 степен и бригаду торпедных катеров, в ее 3-й дивизион, который состоял из десятка торпедных катеров американского производства «Воспер», более комфортабельных, чем наши «Г — 5» и «Комсомолец», но менее скоростных.
На «Воспере» я прослужил все шесть лет. Моим непосредственным командиром — механиком все это время был Василий Дмитриевич Кивенко, душевной чистоты и благородства человек, боевой катерник, которого я искренне любил и дружил с ним по окончании службы.

Сначала я был мотористом,потом стал командиром отделения мотористов, дослужился до старшины второй статьи.
Без хвастовства скажу, что плакаты с моим портретом и кратким описанием успехов в боевой и политической подготовке расклеивались в Севастополе. Активно занимался спортом (под руководством штангиста Воробьева Аркадия Никитовича, который служил в нашей бригаде и был чемпионом флота по штанге, а впоследствии стал чемпионом мира и Олимпийских игр), участвовал в художественной самодеятельности.
Наконец, комсомольцы рекомендовали меня в партийную школу при политотделе бригады, которую я закончил с отличием.

Мое начальство стало активно рекомендовать меня в партию. И вот осталась последняя инстанция — политотдел бригады. Начальник политотдела — пожилой, сухопарый, с морщинистым лицом капитан второго ранга по фамилии Шенкелевич говорит мне, что я, дескать, во всех отношениях достоин и заслуживаю быть принятым в компартию, ну просто слов нет, как достоин...

Но... вот Ваш папа (он так и сказал «папа»)... Вот так я оказался недостойным быть принятым в партию. А говорили:
сын за отца не отвечает... Но вообще, моя служба на флоте — все 7 лет — прошла как будто на одном дыхании, легко и увлекательно, среди боевых командиров, мичманов и старшин — ветеранов боевых действий, с которых мы брали пример безупречной морской службы.
Среди них Герои Советского Союза Рогачевский, Шенгур и другие.
О предстоящей демобилизации нам объявили осенью 1951 года. И несмотря на настойчивые уговоры остаться на сверхсрочную службу я принял твердое решение демобилизоваться и к ноябрьским праздникам приехал в Москву к брату — инвалиду.
Здесь я сразу же устроился работать на бутырский химзавод машинистом холодильных и компрессорных установок, быстро освоил специальность, а жить стал в общежитии завода.
На следующий год поступил в 6 класс вечерней школы рабочей молодежи и в 1957 году окончил 10 классов.
По рекомендации пожилого участкового, который присмотрелся ко мне в общежитии, я поступил в московскую специальную среднюю юридическую школу милиции на двухгодичное очное отделение.
Окончил с отличием в 1959 году, и в звании лейтенант милиции был направлен оперативным уполномоченным уголовного розыска в одно из отделений московской милиции.
В 1962 году как имевший среднее юридическое образование я был принят во всесоюзный юридический заочный институт, который окончил в 1967 году.
Наступила эпоха, получившая название «хрущевской оттепели», реабилитация незаконно репрессированных, и, как следствие, я был принят в члены партии.
Затем я работал следователем, замполитом, начальником городского отделения милиции.
Последние 12 лет — в четвертом управлении 8 — го Главного управления МВД России начальником отдела внутренних дел по оперативному обслуживанию режимных объектов и одновременно несколько лет избирался неосвобожденным секретарем партийного бюро этого управления, а также членом Дзержинского райкома партии двух созывов.
Надо отметить, что в те годы криминальная обстановка в Москве не шла ни в какое сравнение с теперешним беспределом и разгулом преступности. Хотя были и тяжкие преступления, убийства.
Правда, преобладали кражи личного и общественного имущества, уличное хулиганство, грабежи и так называемая «бытовуха».
Поэтому оперативная и следовательская деятельность, в основном, состояла в предупреждении и раскрытии таких преступлений.
В 1968 году я был назначен начальником 74 — го отделения милиции :

Тимирязевского района Москвы. Преступления, в том числе тяжкие, множились. Раскрывать их «по свежим следам» становилось все сложнее. В общем, работа на износ.
По достижении 55 — летнего возраста — в 1983 году — вышел в отставку в звании полковника милиции и некоторое время работал на режимных предприятиях начальником отдела кадров.
Имею правительственные награды. Женился в 1955 году, жена умерла. Сын Андрей окончил Ленинградское пожарно-техническое училище и Всесоюзный юридический заочный институт, майор внутренней :

службы, работает начальником пожарной части по обслуживанию режимных объектов, женат, имеет дочь.
Живет отдельно. Много чего в своей жизни мне пришлось повидать и пережить — и голод, и холод, и нищету с младенческих лет, и жестокую несправедливость власть имущих, раннюю потерю родителей.
И просто не представляю себе, что бы стало со мной, не попади я в Школу юнг...

А когда упорным, самоистязающим трудом все было преодолено, я встретился с чужим горем на острие человеческих взаимоотношений, которое я, в силу мягкого демократичного характера, пропускал через свое сердце.
И оно не выдержало:

ранняя гипертония, инфаркт, стенокардия...
И все — таки жизнь прожита не зря.