на Главную страницу

КОМАНДИРЫ

КОНТАКТЫ

КОРАБЛИ

История_Соловецкой_Школы_ЮНГОВ

Другие Школы и ЮНГИ




Осокин Николай Васильевич ,зрелые годы




Осокин Николай Васильевич , военная молодость



из сборника "Соловецкие юнги":


вспоминает Николай
Васильевич
Осокин :



Родился я в 1927 году в семье рабочего.
Жил в Москве, учился в школе № 368 Сокольнического района, окончил 6 классов.
Учился хорошо.
Отец был доволен. За отличную учебу, по действовавшему тогда правилу, получал от школы подарки, получил и книгу Бориса Житкова «Морские истории».

Эти "Морские истории" буквально перевернули все мои мечты и стремления.

Я прочел книгу более десятка раз, выучил весь словарь, что помещен в конце книги, и решил после окончания семилетки идти в морскую спецшколу, но началась война.

Войну, которую позже И.В. Сталин назовет Великой Отечественной, мы — мальчишки — не восприняли всерьез.

В то время мы представляли себе войну по кинофильму : «Чапаев», который смотрели по 10 — 15 раз и знали почти наизусть.

Да еще верили песне "Если завтра война", в которой были слова: Мы войны не хотим, но себя защитим.

/ ,Оборону крепим мы не даром.
/И на вражьей земле мы врага разгромим
/Малой кровью, могучим ударом.

В это верили! Мы были уверены, что фашистов разобьют, война скоро закончится, и очень жалели, что без нас:

мы родились слишком поздно и не успеем повоевать.

Однако уже в первые недели войны все вокруг было странно и непонятно.

Почему наша могучая Красная Армия отступает?

Где наши танки и самолеты?
Неужели немцы сильнее?
Не прошло и месяца, а в городе возникли трудности с продуктами.
Появились спекулянты и перекупщики.
За хлебом стояли огромные очереди, но его на всех не хватало.
В Москве 17 июля были введены карточки, в которых указывалось, сколько хлеба и других продуктов питания можно купить на одного человека в месяц.

Нормы были маленькими, и москвичи ходили полуголодными.

Ровно через месяц после начала войны, 22 июля, немецкие самолеты впервые бомбили Москву.
Правда, воздушные тревоги объявлялись и раньше, но немецкие самолеты над городом не появлялись.
К ним попривыкли, и эту тревогу не восприняли всерьез, в убежища не спешили.
Поняли, что нависла серьезная опасность только тогда, когда в ночное небо уперлись лучи прожекторов и начали бить зенитки.
А мы встретили первый воздушный налет на крыше нашего дома, лежали и смотрели в черное небо, где в скрещенных лучах прожекторов медленно плыл серебристый самолет.

Были слышны выстрелы зенитных орудий и хлопки разрывающихся снарядов.
Изредка с тихим шуршанием пролетали и падали осколки снарядов.
Мы знали, что летит враг, и ждали:

вот сейчас он вспыхнет и рухнет на землю.
Но самолет пролетел, лучи прожекторов заметались по небу, выискивая другой.
На этом первый воздушный налет немецких самолетов на Москву для нас и окончился.
Потом воздушные налеты стали частыми. Иногда тревогу объявляли по нескольку раз за сутки.
Вскоре в домоуправлениях начали формировать отряды местной противо воздушной обороны.
Мальчишки нашего двора тут же записались в один из отрядов и стали бойцами МПВО.
Начались для нас беспокойные дни и ночи. Дежурство начиналось с вечера. Нужно было обойти свой участок и проверить светомаскировку, чтобы ни одного лучика света не пробивалось из окон на улицу.
А по сигналу воздушной тревоги место бойцов МПВО было на чердаках и крышах.

Дежурство на крыше во время воздушного налета было делом небезопасным. Когда в воздухе взрывались сотни зенитных снарядов, тысячи их осколков падали на город.
Скорость осколков была настолько высока, что металлические крыши пробивались насквозь.
По весне, когда сошел снег, мы насчитали только в крыше своего дома до полусотни пробоин.

Особенно мне запомнилось 16 октября 1941 года.
В Москве паника:
городской транспорт не ходит, магазины закрыты, москвичи остались без хлеба.

У многих руководителей и партийных деятелей не выдержали нервы:
они с семьями побежали из города.
Кое — кто начал сжигать в печках тома сочинений Ленина и Сталина.
Но в Сокольническом рабочем районе паники не было.
Бежать рабочим было некуда, да и не на чем.
Они верили, что Москву не сдадут. Сокольнический вагоноремонтный завод (СВАРЗ) выполнял фронтовые заказы.
Рабочих не хватало, особенно токарей, многие из них ушли на фронт.
Чтобы не сорвать план выпуска боеприпасов, открыли при заводе ремесленное училище, в котором по ускоренной программе готовили рабочих—металлистов.
Я, как и многие мои сверстники, оказался на заводе. Нас учили старые мастера, давая минимум теории, но максимум практики.
Через месяц мы встали к токарным станкам обрабатывать мины для минометов.
Больше года проработал я на заводе токарем. А летом 1943 года узнал, что идет набор в Школу юнг.
Я понял, что может осуществиться моя мечта попасть на флот и еще повоевать.
Получив в райкоме комсомола путевку, а на заводе характеристику, я прошел все комиссии, и 6 августа 1943 года с Ярославского вокзала начался мой путь на флот.

В Архангельске, а точнее на острове Соломбала, повторно прошел медицинскую комиссию и был признан годным.
Мандатную комиссию я не боялся. А вот с будущей специальностью произошла осечка.
На очередной вопрос я выпалил, что хочу быть сигапьщиком или рулевым.
Однако председатель комиссии, капитан третьего ранга, был далек от флотской романтики и совсем иначе определил мое будущее.
Он сказал примерно следующее: «Выучишься на сигнальщика, закончится война, демобилизуешься, и кем ты будешь работать? Милиционером на перекрестке палкой махать?

Ты токарь! Тебе прямая дорога в боевую часть 5.

Будешь электриком!
Это тебе специальность на всю жизнь».
Так была поставлена точка в моей матросской судьбе.

На следующий день перед строем зачитали приказ:

мы зачислены в Школу юнг ВМФ! Многих, услышавших свою фамилию, буквально распирало от счастья.
Долгое томительное ожидание сменилось неодолимым желанием бурной деятельности.

Мы были мальчишки, помешанные на войне. Разве мы шли в Школу юнг ради того, обы надеть морскую форму?
Нет, мы шли в юнги как романтики войны. Мы грезили о боях, о победах и совсем не думали о смерти.
Окончив Соловецкую школу, юнги будут страшно лезть в самое пекло боев.
После приказа о зачислении в Школу юнг начались суматошные будни:

построение по учебным ротам, стрижка, мытье, обмундирование.
Не хватает только лент на бескоырках, их мы получим позже на Соловках. Мог ли я в то время подумать, что в матросской форме прохожу долгие десять лет, что она станет для меня самой дорогой.
Вечером следующего дня старенький пароход «Краснофлотец» (бывший «СЛОН») вышел в Белое -море и взял курс на Соловецкие острова.
Закончилась пора детства.
Начиналась новая, неизвестная жизнь.
Жили в Соловецком кремле в бывших монашеских кельях, после революции переоборудованных под тюремные камеры.
Кельи небольшие, около 12 квадратных метров, вдоль стен четыре трехъярусные железные койки.
Матрасы и подушки набиты сухими морскими водорослями. Окно закрыто решеткой, массивная дубовая дверь с крепким засовом и волчком.
Мы этому не удивились, так как успели узнать, что раньше здесь был соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН).

12 декабря 1943 года приняли военную присягу, и началась усиленная боевая подготовка, изучение оружия и уставов.
Кроме учебы и разных работ прибавилась гарнизонная служба.
Мы должны были охранять склады с боеприпасами и горюче — смазочными материалами, а также единственную на острове электростанцию.
Это было действительно боевое задание. Мы знали, что немцы часто засылают на остров диверсантов, их уже ловили краснофлотцы из учебного отряда и зенитчики.

Мы привыкли к режиму дня и воинской дисциплине, все это давалось нелегко.
Но на первом плане, конечно, была учеба, к ней относились со всей серьезностью.
Занимались по 10 — 12 часов в сутки.
Будущие рулевые, электрики, мотористы с жадностью принялись за учебу.
Всем нам очень хотелось поскорее попасть на корабли, успеть на войну.
Мы готовили себя для действующего флота.
Как не вспомнить добрым словом наших учителей:
Андреева Алексея Николаевича, который преподавал нам корабельную телефонную связь, или Васильева Александра Николаевича, преподавателя электротехники.

Образование у нас по 6 — 7 классов.
Понятие об электричестве — минимально — бытовое.
А ведь нам предстояло эксплуатировать сложное электрическое корабельное хозяйство:

генераторы, моторы, аккумуляторы и многое другое.
Сложные законы электротехники Александр Николаевич объяснял нам так просто и доходчиво на житейских примерах, что понимали все.
Его объяснение законов Ома, Кирхгофа, Арнольда и других я помню до сих пор.
Мы не зубрили формулировки, а старались понять суть законов и применение их на практике.
В сентябре 1944 года я окончил Школу юнг по первому разряду и выбрал Балтику.
В первых числах октября вместе с друзьями был отправлен в Ленинград.
В Первом балтийском флотском экипаже нас расписали по кораблям, мне присвоили звание «краснофлотец» и направили служить электриком на тральщик.
А через неделю наш корабль вышел на боевое траление мин в Финский залив.
Мы участвовали в тралении фарватеров от Кронштадта до Лавенсари и Таллина.
Уничтожали минные заграждения в Ирбенском проливе, вдоль побережья Прибалтики и Германии, в районе Кольберга, Свинемюнде и острова Рюген.
Со своей первой миной я познакомился осенью 1944 года при контрольном тралении фарватера в районе Шепелевского маяка.
Закончив очередной галс, наша пара тральщиков отошла с фарватера для очистки трала.

Однако очистить трал не удалось, и мы на малом ходу начали осторожно его выбирать.
Выбрали почти половину и тут увидели, что метрах в трех за кормой, зацепившись за трал, висела мина.
Доложили на ходовой мостик. Подошедший командир корабля определил, что нам попалась мина с инерционным взрывателем, самая опасная из якорных мин.
Конечно, самый простой выход из сложившейся ситуации — обрубить трал, но их у нас всего два.
Под руководством командира подтянули мину поближе к кормовому срезу и взяли ее на строп.
Аккуратно освободили трал и осторожно опустили мину в кильватерную струю.
За борт полетела вешка с красным флажком.
Оба корабля, поставив спасенный трал, заняли свое место в тральном ордере дивизиона.
Это было мое боевое крещение, так как я входил в состав трального расчета и участвовал во всех манипуляциях с тралом и миной.
Однажды перед двумя нашими тральщи ками была поставлена боевая задача:

специальными вешками разметить минное поле на «коридоры».
По каждому из них блокадопрорыватель «Кушка» должен был сделать не менее 21 галса и своим сильным магнитным полем воздействовать на донные мины, которые взрывались,
как правило, метрах в 40 — 50 впереди корабля и почти не причиняли ему вреда.
С рассветом мы были уже на месте и до прихода «Кушки» разметили три «коридора», на большее не хватило вешек.
Решили снимать вешки с уже протраленного «коридора» и размечать очередной. Это вынуждало тральщики мотаться по минному полю вдоль и поперек.
В такой обстановке на каком — то галсе наш тральщик слишком близко подошел к «Кушке», и в этот момент раздался взрыв:
сработал взрыватель мины от магнитного поля блокадопрорывателя.
Наше счастье, что мина взорвалась не под кораблем, а впереди по курсу.
Находясь на вахте в машинном отделении, почувствовал удар, как будто тральщик врезался в бетонную стенку.
Корабль получил серьезные повреждения, но мы удержали его на плаву.
Второй тральщик подошел к нашему борту и лагом повел в Раушен, где и приткнул к песчаному пляжу.
На следующий день нас отбуксировали в Пиллау, где наскоро заварили лопнувшие швы и отправили на ремонт в Таллин.

Но тральщики занимались не только боевым тралением — выполняли и другие приказы командования.

После ремонта мы в составе дивизиона вышли в Данцигскую бухту на поиск немецкой секретной подводной лодки.
Дело в том, что к 1942 году немцы построили экспериментальную подводную лодку 13 — 798 с единственным двигателем, испытания которой проводились в Данцигской бухте.
Однако завершить работы на этой подлодке до конца войны немцам не удалось. В апреле 1945 года гитлеровцы затопили ее в районе Гдыни и выставили мины.
Нашему дивизиону приказали найти эту лодку.
Очистив от мин указанный квадрат, приступили к поиску, для чего получили на вооружение придонные парные тралы.
С этими тралами мы познакомились еще в 1945 году, когда у берегов Восточной Пруссии рухнул в море наш самолет и паре тральщиков приказапи его найти.
Нашли довольно быстро. Упал он недалеко от берега на небольшой глубине.
Водолазы прикрепили к нему трос, и мы отбуксировали его к берегу, насколько позволяла осадка тральщика. Затем буксирный трос передали на танковый тягач, который и вытащил останки самолета на песчаный пляж.
Придонный парный трал давал возможность обнаружить лежащий на грунте крупногабаритный предмет (самолет, корвбль или подводную лодку), однако использование этого трала было сопряжено с большими трудностями.

Он отличался не только сложностью постановки, но и большим весом составных частей.
Достаточно отметить, что только одно звено цепного ползуна весило 50 килограммов, а каждый ползун состоял из 7 — 9 таких звеньев. Работа с этим трапом требовала большой физической силы, натренированности и определенной сноровки моряков трального расчета.

Экспериментальную немецкую подводную лодку мы все — таки нашли.
Правда, нам об этом официально не сообщили. Все было засекречено, но среди офицеров такие разговоры были.
Мы получили команду: «Работы прекратить. Придонные тралы сдать».

Отступая под ударами Красной Армии, фашисты оставили в Штеттине недостроенный авианосец «Граф Цеппелин».
Весной 1946 года Главком ВМФ адмирал флота Н.Г. Кузнецов предложил достроить трофейный авианосец для советского флота.
Однако наши союзники военного времени в достройке авианосца заинтересованы не были.
Постановлениями по недостроенным кораблям, принятым в начале 1947 года, «Граф Цеппелин» подпежал уничтожению.
Несколько кораблей, в их числе и наш тральщик, были выделены для обеспечения работы международной комиссии по уничтожению авианосца.
В августе 1947 года «Граф Цеппелин» был выведен на буксире в море к юго — востоку от острова Борнхольм.
Но прежде чем утопить авианосец, наши специалисты проверяли его боевую устойчивость. На палубе авианосца взорвали тяжелые авиабомбы, а потом появились наши бомбардировщики.

В результате взрывов и бомбардировки существенных повреждений авианосец не получил, его надежно защищали две броневые палубы.

На следующий день в атаку на авианосец вышли наши торпедные катера.
Они с короткой дистанции атаковали корабль, и одна из торпед попала в правый борт авианосца.
Вскоре к месту событий подоспели эсминцы. Сколько они выпустили торпед, я не знаю, но только одна из них достигла цели.
В результате взрывов двух торпед с одного борта авианосец начал медленно крениться на правый борт.
«Граф Цеппелин» тонул.
Моряки смотрели на гибель авианосца и жалели, что топят такой крупный корабль, что тысячи тонн прекрасной корабельной стали просто ушли в море.
Но приказ есть приказ, и он выполнялся!

И все же основная наша деятельность заключалась в боевом тралении Балтийского моря.
Наш тральщик прошел с тралами от Кронштадта до острова Рюген, «пропахал» практически всю Балтику, уничтожив при этом около сотни мин.

Прослужил я на тральщике ровно пять лет, а в 1949 году командование направило меня в военно — морское политическое училище.
Окончив училище с отличием, я опять выбрал для дальнейшей службы Балтику. Служил на эсминце «Солидный» секретарем комсомольской организации ровно год.
Потом перевели на СКР "Пурга" замполитом.
Это был корабль еще довоенной постройки из дивизиона «плохой погоды», в море не ходил. А я хотел плавать, и меня направили в Зеленодольск на новый корабль.
На большом охотнике 1~2 — го проекта перешел по рекам и каналам в Ленинград, а потом по Беломорско — Балтийскому каналу на Северный флот в Иоканьгу.
В 1959 году с Северного флота на сторожевом корабле «Росомаха» (замполитом) вокруг Скандинавии перешел на Балтику
. Заслужил язву желудка и по состоянию здоровья был переведен на берег в объединенный учебный отряд.
После демобилизации в 1960 году вернулся в Москву, окончил Московский авиационный институт.

В МАИ работал сначала старшим инженером, потом ведущим.
Группой специалистов мы вели монтаж и наладку больших электронно — вычислительных машин («Урал — 2», «Урал — 3», «М — 220», «М — 222» и других).

Проработал в институте 36 лет. Последние 17 лет был начальником научно — исследовательской лаборатории.
На этих вычислительных машинах, а потом на персональных компьютерах вели научно — исследовательские работы, связанные с космосом, ПРО и морской тематикой, обучали студентов.

Работая в МАИ, долгое время занимался нашим школьным музеем, а после выхода на пенсию отдаю ему все силы и знания.
Вхожу в состав общественной комиссии по работе с молодежью Российского комитета ветеранов войны и военной службы.

Жена Светлана Дмитриевна окончила институт иностранных языков (испанское отделение), долгое время работала в Главлите и издательстве газеты «Правда» корректором.
В настоящее время она очень много помогает мне в делах, связанных с нашим школьным музеем. Воспитали сына, растет внук.
Все, как у большинства людей.
Школа юнг дала мне путевку в большую жизнь.
У меня остались самые теплые воспоминания о Соловецкой школе и о флотской службе.
Имею правительственные награды.